Восточней рая

Как смешно иногда бывает, когда скажут тебе, что Бог – это место восточней рая, заповедный такой мирок. Это белая плащаница и раскрашенный в срок апрель, и спасённая Им девица – та, что в косы вплетала хмель. Я не то чтобы очень падок на серьёзных бесед измор – кто здесь прав, если сотня схваток не обрушит сплошной забор, за которым таится чудо или вечный постыдный страх: разузнать от кого, откуда этот А. убежал впотьмах? /Пока Е. воровала осень, и срывала её с небес так, что даже у Бога проседь проявилась, как ранний бес на тоскливой земле предместий, там, где встанет потом Париж. Там, где Авель, забыв о мести, спросит Каина: «Крепко спишь?»/

Говорят о Нём так спокойно, словно этот решён вопрос. Точно ветхое слово «больно» на губах не звучит всерьёз. И когда по ночам на вышке открывает глаза Алголь – я сгораю, как вечный лишний, во все притчи вносящий соль. Во все жизни вносящий притчи, /да нужны ли они иным/ тот, что в полной коробке спичек не нашёл ни огонь, ни дым. Может быть оттого под вечер, когда ровен у неба срез, Бог, меня обернув за плечи, говорит мне: я здесь, я здесь...

Снежный Рыцарь