Разрешите с вами изменить

Разрешите с вами изменить

http://www.proza.ru/2018/04/11/1839

Валерий Столыпин

   
О главном я не умолчу —
Мне и на это хватит смелости:
Да, я хочу тебя, хочу!..
Но, знаешь, меньше, чем хотелось бы.
Владимир Вишневский

 Генка сидит, молча, в обнимку со стаканом, в котором плескается прозрачная как слеза младенца огненная смесь, именуемая в народе водкой. Противнейшая, скажу я вам штука и наихудшее средство для расслабления по причине ядовитого и очень агрессивного свойства искажать действительность. Опять же похмелье... Удовольствия на копейку, зато отходняк такой, что лихорадка и грипп в сравнении с ним просто игра в песочнице. 
    Генка задумался: пить или ну его... Однако, душа мается и успокоить её более нечем. А чего, скажите на милость, эта самая сущность так разгулялась - покой не дает который день? А дело в том, что Верочка, жена его ненаглядная и мать двоих детей, произведённых совместно, взбрыкнула очередной раз, ушла жить к подвернувшемуся, по случаю, кобелю, которого злосчастная судьба лишила здоровья и благополучия, а супруга, в силу природной жалости и извращённого материнского инстинкта, пожалела.
—  Он такой неудачник, судьба отняла у него всё. Только подумай, инфаркт у человека, давление, жена бросила, детишки знаться не хотят. Всё одно к одному, в итоге не жизнь, стихийное бедствие. Петюня, без меня не выживет. Я ему просто необходима. Как вода или воздух. Буду спасать.
— А о нас с детишками, подумала? Кто нас от проблем и невзгод избавит, причиной которых в первую очередь ты со своей неразборчивой жалостью? Это что же получается: жену отдай дяде, а сам иди к б****и? Не пойму я тебя, Верочка. Вроде хороший ты человек, душевный, с тонкой чувствительностью, а ведёшься на призыв субъектов, нагло втирающих тебе байки, описывающих и представляющих свою лень, нравственную нищету и физическое тщедушие как заслугу, благородство и бескорыстность, вызывая у тебя приступ необъяснимой альтруистической жертвенности. Ты им пытаешься отдать всё, а взамен? В качестве возмещения, они вручают тебе себя любимого, только и всего. Со всеми их необъятными заморочками. Ведь кроме геморроя, эти господа ничем более не обременены: ни состоянием, ни семьёй, ни умом, ни благородством. Что у твоих подопечных есть, кроме болезней и потребностей? Да, ничего.
— Всё ты правильно говоришь, Геночка. Всё так. Наверно. Не знаю. Несчастный он, неприкаянный, больной... нуждается во мне как младенец в мамке. Не выжить ему одному. А тут я... Чем смогу. И люблю его, опять же. 
— А меня, детей, дом свой, наконец, судьбу свою беспокойную и неустроенную, любишь? Что за гормоны такие в тебе, что покоя не дают и влюбляться заставляют в каждого,кому хуже, чем тебе, у кого ни за душой, ни в сердце ничего - пусто.
— Да как же это пусто, если человек любить умеет. У него тело больное, а душа чистая, здоровая. За то и страдает,  бедолага, что сердцем светел. Души он во мне не чает, боготворит, обещает век на руках носить.
— Да тебя ли он любит, дуреха? Скорее сиськи твои налитые, фигурку точеную, да глаза цвета спелого гречишного меда - всего того, чего лишен в силу пребывания в закрытом медицинском учреждении, где ты укольчики  делаешь и горшки за ним выносишь. А ещё, ненаглядный твой, вожделеет к заветному кусочку сладкого пирожка, какой скрывается под подолом белого больничного халата. Всё просто и ясно: секс ему нужен. Бесплатный, безопасный, по причине принадлежности тебя к штатному медицинскому персоналу, положительные эмоции, для скорейшего выздоровления. И все. И никакой любви, голая меркантильность, грубый расчет.
— А если и так... Он ведь ответить тебе не может, значит, говорить о нем вольно, что угодно. Но, это не хорошо. Ты ведь не такой. Пошла я, с ним жить буду... Да, а тебя я очень люблю. И детишек. Скажешь им, что мамка в командировке  или еще чего, сам знаешь. 
— Они уже не такие маленькие, как прежде. Сами всё поймут. А тебе еще раз скажу - глупая ты и беспринципная. Сама не ведаешь, что на что меняешь. Этому орку внутренний твой мир побоку, он приспособленец, ловелас и банальный альфонс. Другую бабешку найдёт,  как только на ноги встанет и выбросит тебя из своей жизни как грязную использованную тряпку, помяни мое слово.
— Прощай, Геночка! И зла на меня не копи. Ты всё-равно самый лучший. Если бы не ты...
— Тогда что? Это, обмен или купля-продажа?
— Это, жизнь. Моя, жизнь. Просто, она такая.
    Генк,а поднял стакан, посмотрел его на просвет невидящими глазами и опрокинул в рот, не чувствуя вкуса или горечи, как родниковую воду. Закусь, никакая,в рот не лезет: почему, ну почему, он такой безвольный? Что, заставляло и теперь вынуждает его мириться с её ненормальностью. Нужно, с психиатром посоветоваться: вдруг, это болезнь или мания? Может, лечить  нужно... Не догоняет Генка как человек может быть настолько беспринципным, просто никак. 
    Какая была любовь: проникновенная, нежная, бескрайняя - не чувства,  музыка. Насмотреться на Верочку не мог, а она на него. Облизывали друг дружку как леденец, смакуя тактильные ощущения, незнакомые, но дразнящие, запахи, сладкий,  незабываемый  вкус поцелуя, длинною в час, а то и больше. Сходили с ума, от влечения и привязанности одновременно, до истомы, изнеможения. А когда однажды дело дошло до эротики, а позднее и секса - улетали в иные галактики  откуда часами и днями не были в состоянии вернуться на грешную Землю. Первый раз в первый класс - всегда, незабываемо. Генкина " первая учительница" была бесподобна и по-настоящему великолепна. Правда и у неё напрочь отсутствовал практический опыт, который они добывали совместными стараниями  посредством проб и ошибок, короче, методом  тыка. 
    Когда неподготовленный организм атакуют превосходящие, так сказать,  силы гормонов,  вызывая реакцию на них как на боевые отравляющие вещества, поражающие одновременно сердце, мозг и нервную систему, парализующие сопротивление сторон, вызывая эйфорию, сходную с наркотической - соперничать с этой напастью не только невозможно, но и до жути не хочется. 
    Кому охота выбрасывать крылья и перестать летать, коли природа наделила  этой уникальной способностью. Только  ненормальный может отказаться от лучшего из  опробованного ранее, от любимейшего из предлагаемых природой блюд. Конечно лучше деликатесы не жрать, а пробовать, но когда на тарелке лежит столько, просто невозможно удержаться и разгоряченное тело, минуя мозг торопится отведать новую,  такую соблазнительную, хоть и лишнюю, порцию: пусть уж потом будет хуже, но сейчас мы съедим все. Блюдо  не заканчивается, сколько  ни черпай, как в любой истории со счастливым концом как в сказке про чудесную меленку. Завершение одного круга блаженства оборачивается началом, источником новых и новых наслаждений, разнообразию которых нет числа. Да и кто считал эту прибывающую наличность, поступающую в совокупности, которую Верочка вечно путает со словом совокупление, что вызывает неудержимый смех у Генки и неугасимый приступ железной эрекции.
    Все это было. Если подумать, то и не столь давно - меньше десяти лет. А словно целая вечность. Жили-жили, душа в душу, и на тебе... сюрприз. Так,  не первый. Сколько их было. С тех пор как Верочку перевели из детского отделения в хирургию. Тогда все и началось. Почти, сразу.
    Верочкина чувствительность, изначально была запредельной: бывало, да не раз, когда от поцелуя у нее обносило голову, объятия заканчивались глубоким обмороком. Это не мешало ей бросаться в омут эротических грёз с головой, причём она была и есть противник постепенности: хочешь удовольствия - прыгай сразу, окунайся с головкой, не думай о последствиях. Она и не думает. Этим занимается Гена, исправляя раз за разом ее косяки. Очередной мужичонка, которого она с любовью и лаской выхаживает, прикипает к ней, избавительнице, и сулит манну небесную, забывая, что крупу для этой каши купить не на что: банкрот. 
    И не оттого у него нет сил и здоровья, что растратил на альтруизм, а лишь по причине уязвленного самолюбия, плутовства и безмерной величины закостеневшего эгоизма. Всё себе, для себя. И Верочку использует точно так же, привязав не любовью, а потребностями: как же – болен, безнадёжно. Покинут всеми, из последних сил борется с несправедливостью вселенной. Нужно срочно спасать. 
    Ну, так брось ему спасательный круг - заставь лечиться, проводи аккуратно и своевременно процедуры. Дальше сам. Только это не для таких пациентов. Эти любят, когда всё делают за них: ухаживают, страдают, содержат, а в качестве награды за отзывчивость и чуткость, предлагают убогий секс немощного индивида, цена которому три копейки в базарный день. 
    Что ещё может быть у истаскавшегося в поисках лучшей доли слабохарактерного мужичонки? А ведь хочет иметь всё: всё сразу; всё сразу сейчас; всё сразу сейчас абсолютно даром, да ещё с наваром в виде безвозмездного, можно сказать премиального, секса. А Верочка воспринимает эти эротические упражнения как соску для грудного младенца: чтобы не плакал, а ещё лучше, пусть поёт и улюлюкает, да бока на мягком диванчике пролёживает. А Верочка тем временем деньжат на жизнь ему заработает. И не важно, насколько ей тяжело.     
    Придя домой выслушает претензии, отчего так  долго ее не было, не загуляла ли?  В клювике  маловато добычи принесла: значит старается плохо, а раз так - сегодня остается без сладкого, да и разговаривать в таком разе с ней ни к чему. Но это отговорки, причина иная - полное отсутствие потенции и влечения: поиграл мужичок в любовь и семейственность , пока сил хватило и приплыл на старое место, откуда предыдущая его супружница попросила отчалить по той же самой причине - лень, духовная и физическая, самолюбование и эгоизм. 
     О себе и Верочке, не думать, Генка не в силах. Он даже сейчас не может произнести ее имя иначе, только уменьшительно и ласково, потому, что любит безмерно. Даже такую. И тоскует, и ждет... когда Верочка раскусит очередного Сережу, Петюню, Ашота, Гиви или Арнольда, изживет свою страсть к спасательным операциям.     
     Этого добра ей в полной мере, можно сказать за глаза, хватает  за операционным столом, где борьба, причем реальная, а не выдуманная, длится часами. Там она фактически спасает. Страдания и лирика по полуживым потасканным персонажам, предположительно мужского рода —  иллюзии и выдумка утомлённого, воспалённого воображением женского мозга. Ну как она этого не поймет? Все ведь у них хорошо. Было. 
    Алкоголь, никак не берёт. Так бывает. Утром он обязательно почувствует опустошенность, апатию и слабость, заодно головокружение, тошноту и слабость. Хоть на время убежать от происходящего, спрятаться, словно страус, в эйфорию пьяного состояния. Верочка. Генка всегда и много работал: вечные и бесконечные подработки позволяли семье не то, что не бедствовать, а жить достаточно обеспеченно. 
    Он старался как мог: на овощной базе, на товарной станции, грузил мешками с  цементом вагоны, таскал на листопрокатном металлические болванки, копал траншеи и фундаменты. Успевал везде, где требовались рабочие руки и не спрашивали трудовую книжку. 
    Таких мест было не много, он освоил почти все. Попасть на подработки не просто, там везде стабильный специфический контингент: разухабистые мужики с прошлым, чаще изукрашенные синими наколками, пьющие напропалую, если нет выгодного наряда и таскающие в подсобки дам легкого поведения, которые, работу свою, видимо любят безмерно, не отказывают даже при безденежье клиентов - дают в долг.
     Эти нисколько не стесняются дарить интим в антисанитарных условиях на виду у всех: охают, стонут и подмахивают, не прячась, пока прочие мужички пьют горькую, играют в карты и ждут своей очереди. Генку от одного их вида воротит, хотя иногда встречаются вполне свежие экземпляры, которые стесняются своего нелёгкого бизнеса и одаривают не всех - с выбором. Но и они в его понимании лишь инструмент низменного удовлетворения.
     Верочка  совсем не такая. Генка даже мысленно не мог себе позволить сравнения её с этими падшими женщинами. Да, она однозначно спала со всеми этими Петрами и Павлами, однако единственно из-за того, что считала секс неотъемлемым правом мужчины, с которым она живет и ещё необходимой  потребностью в разрядке, по причине отсутствия которой многие неудовлетворенные мужчины очень часто попадают под нож хирурга.
     Таких  страдальцев, которых оперируют пачками, Верочка видит ежедневно, а причина банальная: женщина "не даёт". Ясно, что чаще случается наоборот, когда мужики сачкуют, порой не только от лени, а притомившись в объятиях альтернативной пассии. 
    Это не про неё. Она здоровье своего мужчины блюдет неизменно, старается в меру своих способностей, коими природа не обделила. Генка  сейчас страдает, не испытывая телесной радости. Одноразовый секс не для него. Да и не встанет у него без любви. Уж это он точно знает.
    Гена довольно рано почувствовал себя созревшим юношей: сначала у него набухла и заболела молочная железа. До этого он и не знал, что такое может быть. Пришлось испытать, а через непродолжительный срок  проснулся среди ночи в поту с неясными, но отчетливыми ощущениями эйфории и счастья, обнаружив на простыне и в трусах липкую субстанцию с резким запахом.
     Конечно, мальчик испугался, одновременно озадачился вопросом: если я сделал что-то плохое, почему мне так хорошо? Он точно помнил, что ему снилась девочка. Он видел лишь размытый неясный силуэт, но знал точно, что это именно девочка, причем очень красивая и она сделала что-то, отчего Генке стало приятно, сердце наполнилось кровью, мозг лучезарными эмоциями непреодолимой радости. Именно тогда он и проснулся. Испачканная простыня заставила стыдиться, а испытанное - мечтать о повторении. Гена не спал - пытался вернуть видение. Не вышло. Он боялся, что мама будет ругать. Та, только внимательно на него посмотрела и погладила по голове, « когда ты успел вырасти?». И больше ничего. Значит, с ним все в порядке. Надо спросить у друзей. Те подтвердили, что с ними происходит то же самое и что такие ощущения можно вызвать самому, причем белым днем. И похвастались своими способностями.
    Первая любовь случилась у него в пятнадцать, с девочкой из параллельного класса. В этом возрасте все мальчишки - щуплые голенастые скелеты, а девочки уже имеют вполне различимые женские формы с округлившейся попой и бугорками груди. Естественно, Генка засматривался то на одну, то на другую, иногда на многих сразу и мечтал. О чем, он и сам не понимал, не имея на этот счет информации, но непременно о любви: ведь о ней бредят и грезят все мальчишки. Девочка подошла к нему сама.
— Ты на меня так смотришь, словно влюбился.
— Ну что ты, я просто...
— Не притворяйся. Ты тоже ничего. Понесёшь портфель. У меня сегодня очень тяжелый. Я, Таня.
— Знаю.
— Чего ты знаешь? Ничего ты не знаешь. Мальчишки, только притворяются, что знают девочек, а на самом деле выдумывают, мне мама сказала. И всегда говорят, что влюбились, а сами только целоваться хотят. Ты тоже хочешь. Я знаю.
— Я, не умею целоваться. Я, еще ни с кем из девчонок не дружил. А меня Гена зовут и портфель твой совсем не тяжелый, ты это специально выдумала, чтобы познакомиться. Но я его все-равно понесу. И ты на самом деле мне нравишься. Только мне много кто из девчонок нравится, а я никому. Ты первая на мня внимание обратила. Давай с тобой влюбимся?
— Ты ведь даже целоваться не умеешь, а туда же - влюбляться собрался. Мы ещё даже на свидании с тобой не были.
— Давай будем.
— Чего ты будешь? На свидании букеты нужно дарить и слова всякие говорить: про глаза, губы там, что самая красивая. Только потом целоваться, если девушка позволит.
— Ты же сама ко мне подошла. На букет у меня денег нет, а за портфель ты меня должна целовать. Три раза.
— Вот ты какой! А я ещё в тебя влюбиться хотела. Отдавай сюда портфель и проваливай... Ладно, так и быть, поцелую. Но только один раз. Вдруг не понравится. Хотя девчонки говорили, что это ужас как приятно и щёкотно. Уговорил. Только не здесь, а то потом дразниться будут: тили-тили тесто, жених и невеста.
    Видно понравилось: целовались долго, помногу, самозабвенно и сосредоточенно, азартно дегустируя, каждый вкус и нюанс. С Таней Генка дружил два года. Скорее это была дружба, совсем не любовь: сердце как рассказывали друзья, из груди не выпрыгивало, а расставались после прогулок быстро и без сопливых сантиментов.
    В семнадцать Таня влюбилась всерьёз. Но не в Генку. Было бурное объяснение, последний поцелуй и продолжительные слёзы на плече друг у друга: успели свыкнуться и расставаться стало не просто.
    Следующий сеанс любви случился по окончании школы. Эта были стремительные, шальные чувства ожидающих чуда подростков. Только волшебства не произошло: девочка поступила в институт, где встретила пару из другой социальной страты. С ним и связала свою судьбу, оставив Генке на память тонкий аромат не до конца  возбужденного женского тела, которое влекло и манило, но так и не дождалось никаких сексуальных действий. Гена тогда остался наивным юношей без сексуального опыта.
    Верочка стала первой женщиной, с которой он просто не мог не иметь секс. Она с первого взгляда засела в его сердце занозой, поразив воображение и чувства молодого человека, вытащив на поверхность  всё самое чувствительное и доброе. 
    Описать внешность девушки он не мог, по причине крайней стеснительности. Как только Верочка поднимала свои пушистые реснички, Гена опускал восторженный взор и начинал ковырять землю носком ботинка. 
    С первого дня он понял, что эта девушка, создана для него. Им не было нужды спрашивать о желаниях друг друга, договариваться - все происходило само собой, словно по велению загадочной сущности, знающий о них и их отношениях всё.
     Если Гена задумывал её поцеловать, Верочка тут же протягивала  пухленькие яркие губки, свернутые в трубочку, позволяла шевелить языком во рту. Стоило ему представит в воображении спелые холмики соблазнительной и совсем неизведанной вселенной ее бюста как Верочка брала его руку и направляла за пазуху, где моментально наливались спелые ягодки сосков, рождая у него внутренние вибрации, вызывающие прилив крови и биение сердца. У Генки, взбудораженного прикосновением, восставало всё. Верочка многозначительно смотрела  ему в глаза, дотрагивалась до вздыбленной плоти и улыбнувшись предлагала пойти к одному из них в гости, чтобы продолжить изучение географии, а заодно и анатомии, ведь училась она в медицинском техникуме и кое-что уже знала. Генка не сопротивлялся, предоставив Верочке безраздельное право первенства.  Принятие серьёзных решений, касаемо отношений и занятий, тоже делегировал ей. Верочка не спорила, соглашаясь с любым мнением любимого, когда оно было.
    Если есть в жизни совершенство, то это его Верочка. Он не видел в ней ни единого изъяна. Девочка  со все сторон выглядела прекрасно: жемчужной белизны зубки, коралловая яркость пухленьких губ, точеный стан, высокая упругая грудь, бархатистая, детской нежности кожа, густая копна каштановых волос, блестящих и пушистых, тоненькие пальчики с миниатюрными ноготками, глаза... вот с глазами он никак не мог разобраться: они казалось постоянно меняют цвет — от темно- коричневого до  медово-жёлтого. Улыбка, никогда не сходящая с прелестного юного лица, доброта и щедрость, заботливость, покладистость. На  Генку она всегда смотрела восторженно, с желанием, предлагая себя всю, прямо сейчас, без промедления. Генка всегда хочет и с ней, и её, причем везде и постоянно. Иногда это даже напрягало, поскольку такая озабоченность   не даёт более ни на чём сосредоточиться и частенько его желание выпирает видимой частью прямиком на глазах у случайных зрителей.
   Это именно та любовь, о которой он мечтал. Всюду они ходят вместе, расставаясь лишь на сон и учебу. Вот закончат учиться и поженятся.
    В счастье и довольстве прожили  пять лет. За это время народились дочка и сын, но любовь так и  не увяла. Генка боготворил свою Верочку и всерьёз был готов “целовать песок, по которому та ходила”. И она любила своего ненаглядного Геночку в ответ, делая для семьи все возможное: выучилась шить, готовить деликатесы и дежурные блюда, дом всегда в чистоте, дети ухоженные. Ей тоже повезло с суженым : муж деловит, работоспособен, заботлив, всегда наготове и безотказен как автомат Калашникова...
   Всё оборвалось неожиданно. Верочку перевели из детского отделения больницы в хирургию, не простой сестрой, а операционной. Она летала на крыльях, восхищалась врачами, училась мастерству в своем нелёгком, но нужном деле, а затем "сломалась". 
— Извини! Он без меня не выживет. Я ему нужна.
    И ушла. Приходила домой, дети-то еще маленькие, чтобы приготовить, постирать, погладить и уходила...обратно к нему. Это было невыносимо. Гена уговаривал  вернуться, но Верочка была непреклонна.
— Верочка, ты с ним спишь?
— Он же мужчина.
— А я кто?
— Если ты так сильно нуждаешься в женщине, я готова уступить, ты мне  дорог и я беспокоюсь о твоем здоровье, но не думай, что это будет постоянно. Лучше, если ты найдешь мне замену, по крайней мере, хотя бы временную.
— Но мне не нужен никто другой. Ты же знаешь - я никогда и ни с кем тебе не изменял.
— Знаю. Потому, люблю и уважаю. Ты, лучший. Но, Петечка без меня пропадет. Он, человек-авария. У меня мало времени. Петечка, ждет. Мне раздеваться?
— Да! То - есть нет. Я не могу... после него... вместе с ним. Это получается какая-то оргия или вообще непонятно что. Ты считаешь меня мужчиной легкого поведения?
— Не валяй дурака. Это же в медицинских целях. И позволяй себе, пожалуйста, иногда, интим на стороне. Это в наше время вполне нормально. Сейчас с этим стало просто. Все понимают, потому, что век информации, а воздерживаться  мужчинам вредно.
— Ты так считаешь? Значит то, что между нами происходит - норма.
— Ну, не совсем. Однако я не позволяю себе легкое поведение, поэтому честно взяла и ушла, чтобы не смущать тебя изменой или чем-то ещё.
— Извини, Верочка, но мне приходится произносить неприличные вещи: значит получается, что ты не б****ь, а сестра милосердия?
— Не пытайся меня обидеть. Мне, нечем тебе возразить. Со стороны так оно и выглядит, но ведь ты знаешь, что я всегда была исключительно честной. Могу заверить — ни сколько не изменилась и люблю тебя, по прежнему. Спрашиваю, последний раз - мне раздеваться?
— Пожалуй, да... но ты меня всё-равно не убедила. Просто, хочу я тебя намного сильнее, чем презираю. Хотя, о чем я говорю? Какое презрение - обида, негодование, чувство утери чего-то самого важного в жизни. Видишь, до чего ты меня довела: я уже готов разделить тебя с убогим бездельником, укравшим у меня настоящее и будущее.
     Верочка, посмотрела на Генку возбужденно-медовыми, оленьими глазами, наполненными до края желанием и любовью и они без промедления приступили к бурному соитию. Оргазмы, следовали один за другим, неистовая энергия, казалось, не тратится, а прибывает. Неожиданно, Верочка посмотрела на часы и спокойно произнесла, — Извини, мне пора. Завтра увидимся.
— И завтра, тоже?
— Я же предупредила, что это одноразовая медицинская услуга. Ты же не думаешь на самом деле, что я б****ь? 
    Генка заплакал. Горько, навзрыд. Это становится невыносимым. Но что можно с этим поделать. Может плюнуть на всё и выпороть непокорную жену, по-настоящему, солдатским ремнем, до крови, чтобы отбить охоту шляться по чужим мужикам? Нет, не может он обидеть свою Верочку. Хочется, чтобы она передумала и вернулась? Вон как чудно у них все вышло, даже лучше, чем прежде. 
    Вернулась, Верочка столь же неожиданно, как и ушла, — надеюсь ты меня примешь? Я возвратилась к тебе и детям, потому, что миссию свою выполнила. Он, мне изменил, я застала его в нашей постели с женщиной, довольно молодой и привлекательной. Значит, выздоровел и ему больше не нужна поддержка. Теперь, я за него спокойна.
    Генкиной радости не было предела: Верочка вернулась. Счастье-то какое. И началась прежняя размеренная жизнь. Очень ненадолго. Через несколько месяцев она вЫходила, вернув с того света, еще одного неудачника, затем еще и еще. Каждого из них она брала под опеку, оставляя мужа и детей. И всех их без исключения “любила”.
   Генка, выкушал последнюю каплю прозрачной огненной влаги, задумался ещё раз и произнёс, — а пошло оно все! Пора, меняться. Завтра, вот, просплюсь, побреюсь и пойду изменять. С первой встречной. Если, даст. Ха-ха! А куда она денется, с подводной лодки. Или я не сокол?
    Проспав до обеда, Гена встал, побрился, побрызгался одеколоном, одел свой лучший костюм, впрочем, он у него единственный, и побрел на охоту. Первую встречную, в принципе, не очень хотелось. Как назло на глаза попадались дамы или не его возраста, или совсем не в его вкусе.   Неожиданно, на самом-то деле, в результате поиска, появилась она, та самая, которую искал: девушка стояла невдалеке от автобусной остановки с потерянным, чрезвычайно грустным и явно расстроенным лицом. Не смотря на это, он оценил её выше четырех баллов, но слегка ниже пяти по школьной системе. Осмотрел, придирчиво, цокнул языком и решительно двинулся к ней.
— Девушка, у меня серьезная проблема. Мне изменила жена с каким-то Ашотом. Вы не могли бы помочь мне, отомстить вероломной женщине, способом измены? 
    Девушка, смерила Гену изучающим взглядом, улыбка неожиданно озарила её лицо, она засмеялась  и произнесла, — с превеликим удовольствием. Представляете, а Ашот, изменил мне. Я стояла и думала, что бы такое сделать, чтобы этому козлу насолить.Значит, мы будем квиты. А–ха-ха! Вы, меня сделали. Никогда еще мне не было так легко примириться с гнусным предательством. Ну что, для начала в кафе?
— Вы считаете это тот самый Ашот?
— Да какая в сущности разница, если все Ашоты — подлецы. Мы, им покажем как изменять приличным людям. Так изменим, что чертям тошно будет.
   И Гена и Ларисой, так звали спутницу, весело и беззаботно, под ручку и со смехом пошли мстить. Похоже, мир совсем перевернулся, если всё это стало так просто, пожалуй, проще, чем сходить с друзьями в кафе. По дороге Лариса рассказала анекдот в тему: девушка эмоционально и очень темпераментно объясняет своей подруге ссору со своим бойфрендом, - битый час объясняю своему идиоту, что не изменяю ему, а он, скотина, уперся рогами и не верит... 
    Генка, выслушал и задумался всерьез: а и пусть Верка живёт с этими духовными  инвалидами. Больше, на выстрел не подпущу. Я не изменяю, просто меняюсь. Сколько можно, есть стадом, из одной тарелки? Вера, конечно, единственная, но она не одна такая. Сколько можно болеть? Пора, пора, принять  таблетку от зависимости, вылечиться и жить дальше.

http://www.proza.ru/2018/04/11/1839
© Copyright: Валерий Столыпин, 2018
Свидетельство о публикации №218041101839