Где ты...

Где ты, где ты, где ты? Как тебя найти в сотне миров, между которыми ты бродишь, бросая эти необыкновенные, эти невыносимые взгляды на меня? Как не перепутать тебя с твоим отражением в сотне зеркал – и еще в тысяче острых обломков зеркал?

Тебя слишком много. Тебя почти нет.

Ты сидишь в машине, за рулем, я – справа, на соседнем сиденье.
– Я люблю тебя, – говоришь ты.
В ответ я протягиваю руку – и она проходит сквозь твое плечо, не встречая сопротивления – как сквозь голографическое изображение – и утыкается в спинку твоего сиденья.
– Очень люблю, – повторяешь ты, глядя мне в глаза.
А я беспомощно держусь рукой за спинку твоего сидения и не знаю, что мне делать. Твоя машина реальна, она существует. Ты – нереален.
На следующий день ты звонишь мне:
– Я увижу тебя сегодня?
– Гм...
– Я увижу тебя сегодня?! - повторяешь ты уже настойчивее.
– Хорошо, приезжай. Когда тебе удобнее?
– Прямо сейчас. Я хочу тебя увидеть немедленно, я уже не могу!
– Давай через два часа?
–Давай.
Через два часа ты входишь в мою квартиру и поворачиваешься, чтоб меня обнять. Невольно отступаю назад:
– Полушубок хоть сними!
Ты быстро освобождаешься от полушубка, бросаешь его на пол за спиной и шагаешь ко мне.
– Пол грязный! – почти в отчаянии кричу я. – И вообще, разуйся!

Ты послушно наклоняешься к своим ботинкам, и я быстро проскальзываю мимо тебя в комнату.
Я тебя боюсь. Я не знаю, кто ко мне пришел – кто из сотен тебя. Вас так много – и все вы прекрасны – но я не могу обниматься поочередно с сотнями мужчин: позавчера – с одним, вчера – с другим, сегодня – с третьим – даже если все вы прекрасны. Даже если я схожу с ума от каждого из вас.

Всякий раз, появляясь у меня дома, ты материализуешься из ниоткуда. Тебя не было еще за минуту до того, как ты переступил порог моей квартиры. Ты исчезнешь через пару часов – после того, как за тобой закроется дверь.

Вспышка любви на один вечер. Любви с человеком, которого я вижу сегодня впервые в жизни и не увижу больше никогда...

В комнате я усаживаюсь в кресло, тебе машу рукой на диван напротив. Ты садишься на диван, ставишь на пол традиционную бутылку шампанского, открываешь ее. Я молчу и не свожу с тебя взгляда. Я пытаюсь поймать тебя этим взглядом – поймать, посадить в клетку моей памяти, запечатлеть, как фотоаппаратом, удержать хотя бы твое изображение. Мне это почти удается. Но потом ты поднимаешь голову, смотришь мне в глаза, и твой образ снова расплывается. Тебя опять нет, есть только призрачное пространство эмоций, затягивающая в себя воронка чувств – только что под ногами было дно, и вот оно уже исчезло...

Ты наливаешь шампанское в два бокала, ставишь оба на стол рядом со мной и садишься на пол у моих ног, лицом ко мне, опираясь спиной о диван:

– Ну вот, наконец-то, – ты улыбаешься как человек, долго шедший по пустыне и добравшийся до оазиса. – Теперь целый вечер я могу заниматься моим любимым делом. Если не выгонишь, конечно.
– Любимым делом? Каким это? – интересуюсь я.
– Смотреть на тебя.
– А.
– Из меня бы вышла хорошая собака.
– Почему? У тебя хороший нюх?
– Нет, – ты смеешься, наклоняешься вперед и прижимаешься щекой к моей коленке. – Потому что мне нравится смотреть на тебя. Классно собакам живется – говорить ничего не надо, можно просто сидеть, смотреть. Хвостом вилять...

Потом мы пьем шампанское и два часа смотрим друг на друга, не отрываясь. Твоя фраза – долгая пауза, моя ответная фраза – снова долгая пауза... Зачем слова, если можно смотреть друг на друга?
Незачем.

Иногда мы целуемся. Но это так же необязательно, как слова.
Потом ты уходишь. И я знаю, что больше никогда тебя не увижу. Каждый раз знаю, что больше никогда тебя не увижу. И каждый раз оказываюсь права.

Ты ласков и нерешителен, ты доверчив и податлив. Ты не сопротивляешься, если тебя берут за руку и ведут. Когда тебя запирают в клетке, ты воспринимаешь это как должное. Ты благодарен будущему хозяину за его любовь и привязанность, ты отвечаешь взаимностью.

А ночью, когда хозяин спокойно спит, ты задумаешься о чем-то своем и шагнешь сквозь прутья клетки, по рассеянности не заметив их. И, все такой же задумчивый и безмятежный, уйдешь за горизонт, не касаясь земли ногами.

Утром, проснувшись, хозяин обнаружит пропажу и в бешенстве набросится на слуг: кто украл его имущество? Кто посмел?!

Несостоявшийся хозяин так никогда и не узнает, что твою единственную любовь зовут «свобода». И когда на рассвете ты выходишь из очередной клетки, забыв о телах и предметах, оставленных за спиной, не помня даже о собственной материальности, когда ты идешь к далекому светлеющему горизонту, забывая касаться земли подошвами, оттуда, из-за горизонта, на тебя всегда смотрят чьи-то радостные взволнованные глаза.

Если в солнечный зимний день взять в руки две сосульки - только обязательно в варежках, а то пальцам будет больно от холода – взять две сосульки и слегка ударить их друг о друга – зазвенят ли они?

Сосульки – это ведь почти стекло, ломкое и прозрачное, они наверняка зазвенят – рассыплются сверкающей стаей осколков. И снег, на который они упадут, будет выглядеть точно так же, как если бы на него брызнули горячей водой.

Я материальна. У меня есть теплые вязаные варежки, мне без них холодно. Когда я думаю о горячей воде на снегу, мне кажется, что она соленая на вкус.

Я есть. Меня можно потрогать. Тебя – нет. Тебе даже варежки не нужны. Зато ты гораздо лучше меня знаешь, как красиво и радостно смеются сосульки, рассыпаясь на острые осколки солнечным зимним днем.

Мне хочется снять варежки. Мне хочется протянуть к тебе руки. Я знаю, что ты позаботишься о том, чтоб веселые осколки не порезали меня. Ты посмотришь на мои пальцы, и град, который сыпался сверху, обогнет их.

Но тебя я не найду, как бы ни тянулась к тебе руками, как бы ни искала. Не найду.
Где ты, где ты, пожалуйста, отзовись, скажи, где ты?
Ты слышишь меня и даже хочешь ответить. Но ты сам не знаешь, где ты, поэтому молчишь.
Приезжай. Давай молчать и смотреть друг на друга. Так, чтоб стало неважно, где ты, где я, где мы оба.

Просто приезжай. Остальное – неважно.

А. Степанель